«В России художники в последнюю очередь думают о теоретической подоплеке»

Бет Морроу, директор лондонского филиала петербургской галереи Эрарта, дала интервью корреспонденту сайта «Русская ривьера» Артему Пуликовскому.

Расскажите, что представляет собой Эрарта?

Музей Эрарта открылся в Санкт-Петербурге в 2010 году, а вскоре после этого появилась и международная сеть галерей. Помимо Лондона, у нас есть галереи в Нью-Йорке и Цюрихе, а в Гонконге мы открываемся этой осенью. Эрарта — крупнейший представитель современного искусства России. В ее каталог включены работы не только уже сложившихся мастеров из Петербурга и Москвы, но и начинающих художников из многих других городов. В нашей петербургской галерее регулярно проводятся выставки (проект «Россия в Эрарте»), по которым можно сделать вывод о том, что Эрарта находится в постоянном поиске новых ярких талантов, в каком бы из уголков России они ни появились.

Вы — искусствовед, специалист по эпохе Возрождения. Откуда у Вас интерес к работе с русскими художниками?

Да, у меня искусствоведческое образование, но, несмотря на мою страсть — искусство раннего Возрождения севера Италии, — я активно занималась актуальным искусством, а в России это исключительно разнообразная и увлекательная сфера. Есть ощущение, что Россия проходит через сложный и противоречивый период в искусстве, и художники, живущие там, выработали свой, особый взгляд на вещи. Кроме того, мне кажется, что такие проекты, как Эрарта, смогут прояснить многие заблуждения и рассеять туман недопонимания между российскими художниками и, что называется, international art world.

«Переезд в крупный город далеко не всегда является плодотворным для художника».

Вы организовали экспозицию Дмитрия Шорина в Palazzo Bembo в Венеции во время биеннале. Чем объясните свой выбор?

На родине Дмитрий хорошо известен, но, как и многие другие российские художники, он делает только первые шаги на международном рынке. Когда нам предложили, чтобы его работы приняли участие в Personal Structures, стало очевидно: новая скульптурная серия «Я верю в ангелов» (I Believe in Angels) идеально соответствует девизу выставки: «Время, пространство, существование».

Это мощный проект, тема которого — прогресс и границы возможностей человеческого тела в эпоху цифровых технологий. Великолепны сами фигуры, которые мы окрестили «ангелами». Они отлично смотрятся в венецианском палаццо, сочетая аполлоническую ясность с языком поп-арта. Наша миссия — возрождение русского искусства на Западе. Экспозиция Дмитрия Шорина — один из важнейших проектов на этом пути, а биеннале — идеальная площадка.

Каков, по Вашему мнению, коммерческий потенциал русского искусства на международном рынке?

Спрос на искусство XIX и XX веков по-прежнему велик, так что рынку актуального искусства есть от чего отталкиваться. На последней Неделе русского искусства здесь, в Лондоне, в начале июня, было поставлено два ценовых рекорда и продано работ более чем на 50 миллионов фунтов. Прибавьте к этому успех выставок «Ломая лёд» и «Весёлость как главная особенность СССР» в галерее Саатчи прошлой зимой. Я уверена, что это повышение активности скажется на ситуации с поколением нонконформистов и на рынке актуального искусства в целом. Рынок находится сейчас в стадии становлении, так что цены на работы даже весьма крупных мастеров — пока в пределах досягаемости. Думаю, в ближайшие годы мы станем свидетелями ощутимого развития рынка. Как следствие, возрастёт мировой спрос на современное искусство, который, в свою очередь, скажется на ценах. Уже сегодня актуальное искусство из России вызывает серьёзный интерес: русские художники выставляются в галерее Саатчи, растёт авторитет Московской биеннале. К тому же в этом году Россия имела статус почетного гостя на многих международных ярмарках современного искусства.

Кого из художников, работы которых представлены в лондонской галерее, Вы считаете наиболее перспективными?

Безусловно, заслуживает внимания Алексей Чижов. Помимо художественного образования, у него есть диплом по психологии, так что в его работах присутствует интересный подтекст. Они безупречно исполнены, часто монохромны, с многослойной эмалью. Образный ряд у Чижова широк — от греческих мифов до Гагарина, — но при этом он легко считывается. Здесь пародия смешана с аллегорией, а визуальные клише приправлены солидной долей иронии. Это весьма интересно.

«В России делают упор на академическую технику и уделяют мало внимания языку современного искусства. Так что художник сперва создает свой стиль, а потом уже думает о теоретической подоплеке. На Западе всё ровно наоборот».

Чьи работы больше всего покупают в лондонской Эрарте?

Из нонконформистов — Владимира Овчинникова, Геннадия Зубкова и Вячеслава Михайлова, из новых — Илью Гапонова. У нас прошла его выставка год назад, и её отлично приняли.

Евгений Лебедев, которому принадлежит одна из самых популярных лондонских газет (Evening Standard), собирает работы Гапонова и написал чудесное введение к каталогу выставки. А сейчас в нашей лондонской галерее проходит выставка Михайлова, на которой простые зарисовки висят бок о бок с его картинами, написанными плотными мазками и полными первобытной энергии. Это напряжённое соседство позволяет нам лучше понять сам метод работы художника. Пока отклики на выставку были исключительно благоприятными.

Кого еще Вы хотели бы выставить в галерее?

Мне очень нравится Александр Бродский и его «бумажная архитектура». Было бы здорово сделать его инсталляцию в нижней галерее, где есть возможность полностью контролировать свет. В работах Бродского есть и подлинная красота, и лирика, и меланхолия. Все мы привязаны к своей среде обитания и подвергаемся её влиянию, порой даже не осознавая этого. Бродский обращается именно к этой проблематике — и делает это как настоящий поэт.

Разумеется, в России есть очень много художников, о которых мы просто ещё не знаем. Вот почему одной из своих важнейших задач Эрарта считает поиск ярких талантов по всем необъятным просторам России. Не всем же жить в Москве или Петербурге! И Эрарта призвана дать художникам возможность выставляться на международном уровне. Я уже говорила о том, как важна связь творчества с местом обитания, и переезд в крупный город далеко не всегда является плодотворным для художника.

«Уже сегодня актуальное искусство из России вызывает серьезный интерес: русские художники выставляются в Галерее Саатчи, растет авторитет Московской биеннале».

Есть ли разница в подходе к творчеству в России и на Западе?

Прежде всего, разница состоит в подходе к образованию и, соответственно, в подходе к самому процессу создания произведения. В России делают сильный упор на традиционную, академическую технику — рисунок, перспективу, композицию, живопись. Сам факт того, что существуют, например, факультеты монументального искусства, говорит о большой разнице между ценностями образования в России и в Великобритании или Канаде, где я получила свой диплом. У вас меньший упор делается на критическую теорию и язык современного искусства, так что художник сперва создаёт свой стиль, а потом уже думает о теоретической подоплёке, тогда как на Западе этот процесс происходит наоборот.

В России люди имеют очень приблизительное, а часто и негативное представление о современном искусстве. Что бы Вы хотели передать потенциальным российским покупателям?

Я вообще против таких широких обобщений. Те российские коллекционеры, с которыми я имела удовольствие общаться, очень любили современное искусство и прекрасно разбирались в нем. Сейчас у людей появилась возможность заново узнавать своё культурное наследие. Естественно, что 70 лет советской власти не способствовали развитию понимания, но это совсем не означает априорное неприятие современного искусства. Вполне возможно, что интенсивность диалога с актуальными художниками пока не та, что у нас, на Западе, но никакого негативного отношения я не заметила. Здесь существует тенденция теоретизировать искусство, и в этом есть и моя вина. Но по-прежнему первой и главной причиной, по которой человек хочет купить картину, остаётся то, что она ему нравится. И усложнять здесь ни к чему.