В новом выставочном зале Музея городской скульптуры открылась выставка «Молодежные субкультуры. Маргинальное и актуальное». Экспозиция позиционируется как «тотальный коллаж» из живописи, скульптуры, компьютерной графики, фотографии, велодизайна, стрит-арта (городского искусства), перформансов и пространственных ассамбляжей.
Девизом выставки служат слова Бернарда Шоу: «Если в молодости не стоять на голове — во взрослом возрасте не удержишься на ногах». «Кто является в наше время маргиналом, — задаются вопросом организаторы выставки, — абстракционист, или академический художник?»
Экспозиция разместилась на втором этаже и во внутреннем дворике музея, в котором ежегодная выставка, посвященная современному искусству, стала уже традицией. В прошлом году подобное мероприятие было посвящено уличному граффити, в результате чего работы художников-граффитчиков украсили стены музейного двора.
Программа нынешней выставки довольно необычная. Это бой чемпионки России, Европы и мира Нины Абросовой с мужчиной; вело-шоу и различные акции, прошедшие на открытии; философский диспут о маргинальности; два поэтических вечера и финисаж — торжественное закрытие выставки, на котором можно будет пообщаться с авторами.
Вело-шоу показал Евгений Пинигин из арт-галереи «Борей» на уникальном, созданном своими руками, велосипеде-трансформере, который по мановению седока превращался в двухметровое транспортное средство. Конструкция буквально вырастала на глазах, и велосипедист оказывался на высоте около двух метров. Казалось, на этом чудо-велосипеде можно проехать между любыми автомобилями, при наличии зазора в 20 сантиметров. Во дворике так же можно было увидеть велосипеды, сделанные вело-кастомайзерами из «Bicycle Trust». Это мастера, которые занимаются вело-кастом, т.е. делают необычные велосипеды. Главное для них — внешний вид кастом-байков. Чтобы велосипеды были особенными, их создатели придумывают совершенно необычные конструкции и рамы, производят поверхностный или глубокий тюнинг, и, конечно, художественно раскрашивают. Ограничивает этих людей только фантазия.Во дворе размещены инсталляции и пространственные ассамбляжи. Это, например, мужчина и женщина — пара, навевающая мысли о ядерной войне, экологической катастрофе и плохом питании; трубы — вены города, вырвавшиеся наружу.
Менее объемные работы, которых большинство, находятся в зале второго этажа Музея. Это кубики Кирилла Голубенкова, обклеенные листами из тетрадки первоклассника, которые называются «Ошибки детства»; фотография обнаженной кладовщицы РЭУ-6 Павла Николаева; удивительные работы Игоря Кейч Ивашова, нарисованные ручкой, его «Рождение символа» — это кроличья нора в которую Алиса попала бы, если бы была взрослой. Тут же полиэтиленовые пакеты Фомы Платонова, вставленные в рамы для фотографий, с надписью на одном из них «You look great»; куклы Инны Демидовой, снова предназначенные взрослым; Лу Рид с сияющей шевелюрой в исполнении Никиты Сазонова. Рядом Pawel Wais и его яркие, до мультяшного позитивные граффити. Интересный ассамбляж представлен Андреем Юрьевым — календарь, состоящий из 31-го предмета-цифры, где почти все цифры — это коробочки, оформленные мелочами-памятью прошлого времени. Единственное число без числа — 5-е, там прибита фотография Есенина, который прекратил для себя этот мир в 1925 году.
Вряд ли кто-то сможет безапелляционно ответить, являются ли перечисленные выше авторы маргиналами. Тем более, что сам термин неоднозначен. Для того, чтобы понять саму суть явления, в рамках выставки прошел философский диспут, который вел лауреат премии «Дебют-2008» Александр Монтлевич.
Александр Секацкий, преподаватель кафедры социальной философии и философии истории CПбГУ:
— Сам термин «маргинальность» несет противоречие, некий двойственный смысл. Если альтернативную художественную практику поместить в контекст художественного пространства, то сама маргинальность при этом по определению исчезает. Культура по преимуществу — та культура, которая является для общества основной — являет собой архив, представляет некое успокоенное состояние, как частицы, осевшие после большого взрыва, который в свою очередь случается, как результат автотравматизма человека.
Утвердить себя — структурная антропология, сущность культуры вообще. Борьба награждается безопасностью и рождает хранилища, границы, место души, т.е. появляется некий фильтр для трансляции культуры, форма стандартной передачи, и появляется хранимое искусство. Примером самого устойчивого канона искусства может быть иконопись. Маргиналы играют роль протуберанцев. Социальное тело инертно, творческое усилие со временем теряется и возникает необходимость уже освобождения, возвращения живого труда.
Аутентичное место субкультур — не музей, а сама жизнь, в которой рождается новая идея, а затем множество виньеток на ней. Из чего можно увидеть, что автотравматизм — это главное, что поддерживает существование архива, т.е. классического искусства, которое при исчезновении автотравматизма исчезнет вместе с ним.
Николай Грякалов, философ, кандидат философских наук, ассистент факультета философии СПбГУ:
То, что делают здесь и сейчас — делали всегда. Интрига заключается в том, почему это оказывается невменяемым. В этом вопросе экспертами для нас являются социологи и антропологи. Именно они, как не странно, главные эксперты по маргинальности. Начнем с социологов.
Само понятие маргинальности ввел социолог Роберт Парк. Общество по аналогии с кибернетикой имеет статус-кво. Маргинал здесь — шум в каналах передачи, ошибка системы. И тогда их искусство нам непонятно. Но при этом существовал, например, Иероним Босх.
Антропологи используют понятие «лиминальность» — это обряды, сопутствующие переходам в жизни. Архаический сценарий — это опасность для общества. Лиминальность — готовность к перемене судьбы и участи. И антропологи здесь нам симпатичны, т.к. предполагают преодолевать пороги. Но не нравятся они нам потому, что им не известен опыт, когда граница ювенильна, т.е., по их мнению, она не может быть постоянной. Так рождается мир соглядатайства, экранопотребления событий. Этот «экран» лишает человека телесной сопричастности. Здесь всплывает трагика — необходимая перемена участи и событие узнавания правды о самом себе. При этом, решившись заглянуть в себя, мы видим монстра. Трагика здесь предельно актуальна. Появляется ирония — это знание о том, что знание не может быть удовлетворено предметным образом.
Таким образом, мы получаем 3 жеста для маргинальности. Первый жест — опыт возвышенного, того, что нельзя встретить в природе. Второй — «кто?» эстетического опыта, кантовская способность мыслить превращается в стиль жизни, дает возможность упорствовать в своем эстетическом суждении. Третий жест — чувство сопричастности, «мы это делаем вместе», таким образом, появляются, к примеру, комьюнити.
И здесь мы имеем два предательства настоящей маргинальности. Первое — концептуализм, теоретическое обоснование вкуса художника, когда художник становится экспертом по-видимому. Второе — морализм, когда художник предпринимает попытку универсального нравственного суждения. И мы видим, что быть маргиналом столь трудно, сколь редко можно встретить настоящую маргинальность.
Нина Савченкова, ассистент кафедры онтологии и теории познания философского факультета СПбГУ:
Вопрос в том, ощущает ли маргинал свою маргинальность и свой опыт, как трагический? Скорее всего — нет. Как минотавр не знает, что он минотавр. А то получается, что маргинал — пограничник, и граница предполагает трансгрессию, является чем-то, что можно переступить. Возможно, граница не обладает субстационнальностью. Тогда маргинал — это случайность.
Алла Митрофанова, искусствовед, критик, член Совета Центра современного искусства Сороса:
Если забыть, что мы производим мир и подумать, что мы занимаемся его присвоением, тогда есть граница, до которой мы можем дойти. Если представить идеальную модель культуры, то реальность из нее будет вываливаться. Мы можем взять часть культуры и эстетизировать, сделать ее прекрасной. Тогда страшными будут три вещи. Первая — приложение сверхусилий, потому что эту красоту все время надо поддерживать. Второе — то, что эта идеальная часть начнет выворачиваться, и из нее начнут выпрыгивать монстры. Третье — создание культуры, которая касается непосредственно твоей жизни, из ничего, модель анархического действия, неконцептуальность поступков.
И появляется вопрос — как удержать неконцептуальность поля? Возможно, это требует этики, как ребенок, для которого мир — абсолютная зона неразличения, и который будет хорошо развиваться только в случае ее наличия.
