Михаил Шемякин: «Если вашей жизнью руководит искусство, значит, вы будете создавать настоящее искусство»

На творческой встрече со студентами Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академии им. А. Л. Штиглица знаменитый художник делился историями из жизни — своей и своих знаменитых друзей и соратников, говорил обо всём понемногу: о своей работе, о современных выставках и современных художниках — словом, обо всём, что происходит в современном мире искусства.

Михаил Шемякин, может быть, самый известный российский художник и скульптор современности. За полвека творческой деятельности он завоевал славу не только на своей малой родине в Кабардино-Балкарии, да и не только во всех уголках нашей страны, но и во всём мире. В 1971 году, на 28-м году жизни, художник был выслан из СССР и долгое время жил и работал во Франции, а затем в США. Только после 18 лет изгнания Шемякину разрешили вернуться на родину. Три года назад он снова покинул Россию, чтобы жить во Франции, недалеко от города Шатору. Периодически художник живёт и работает в Санкт-Петербурге. Автор философского направления метафизического синтеза, лауреат Государственной премии РФ, народный художник Кабардино-Балкарии, почётный доктор Университета Сан-Франциско, Михаил Шемякин создал в Хадсоне (Америка) Институт философии и психологии творчества.

Человек недюжинного ума, полный жизненных и творческих сил, Шемякин продолжает писать картины, создавать скульптуру, занимается фотографией, организует персональные выставки по всему миру, сотрудничает с театрами, совместно со студией «Союзмультфильм» работает над мультфильмом «Гофманиада».

М. Шемякин. Сегодня положение современного искусства довольно сложное. Особенно для страны, которая 70 лет была оторвана от мировой арены. На сегодняшний день это обрушившийся поток, причем поток неправильный. Вот, например, директор Эрмитажа делает выставку Луи Буржуа. Она великолепный скульптор, великолепный концептуалист, но она в основном даёт только идеи, а воплощают их молодые скульпторы. Я считаю, что есть замечательные скульпторы, которых гораздо важнее и интереснее было бы показать российскому зрителю. А показывают почему-то Энди Уорхола. Ведь достаточно посмотреть монографии и понять, что он просто делал портреты по фотографиям. Ведь много интересного делается, а то, что привозится сюда, это не те художники, которые должны помочь российскому художественному сознанию. Сегодня всё заполнено минимализмом, концептом. Но в любом случае человеку присуще стремление к красоте, к серьёзным каким-то вещам. И думаю, всё равно победа будет за серьёзными художниками.

- То, что висит на стене, уже не актуально? Много театрального, площадного стало.

Несколько лет тому назад, когда я был ещё в Америке, была выставка Ван Гога. Люди стояли в очереди, чтобы записаться на день, когда они смогут попасть в Метрополитен. Музеи забиты, когда «приезжают» Веласкес, Эль Греко, импрессионисты, поэтому мне кажется, что хоронить живописцев пока ещё рано, мы ещё побушуем с кистями. Но на сегодняшний день галерейный бизнес прежде всего связан с теми художниками, которые способны создать скандал. Возьмите, допустим, москвичей, которые всегда были скандальны. И начинается подобное хождение в мир западного искусства Дубосарских, Виноградовых, Кулика, который приезжает в виде голой собаки. Все это должно быть, но получается так, что сегодня серьёзному художнику в общем-то негде выставляться. Обычно галерейщик спрашивает: «А ваш концепт?». Этот момент нужно пережить, перетерпеть, что поделаешь? Русский народ вообще терпеливый, и не такое терпели.

- Может ли современное искусство восхищать?

Современное искусство очень меняется. Меняются сами технологии. Я считаю, что, например, живописцы современного мира здорово отстают от фотографов. То, что делается сейчас в фотографии, меня потрясает. Я сам занимаюсь фотографией, в будущем году мы готовим с Русским музеем большую выставку моих работ.

Архитектура сейчас тоже шагнула, я не говорю о тех уродливых тиражах, которыми сегодня заселяют Петербург, а о большой архитектуре, сосредоточенной в больших городах Европы, Америки или Японии, Кореи. Архитекторы сделали громадный прорыв. То, что делают сегодня, и не снилось архитекторам 20-х годов, которые были большими фантазерами. Поэтому есть те моменты современного искусства, которые могут не только удивить, рассмешить, но и внести своё веское слово.

- Как Вы относитесь к тиражированию авторской живописи?

Мой галерейщик Жак Карпантье, с которым я проработал свыше 20 лет во Франции, дружил с Пикассо. Галерея работала с несколькими известными сюрреалистами. Большую ошибку совершал тогда Сальвадор Дали. Он подписывал и продавал Карпантье за несколько десятков тысяч долларов белые листы бумаги. Галерейщик выбирал его картину, мастера безобразно копировали литографию, затем это продавалось, а подпись уже стояла. А лет 15-20 назад разыгрался громадный скандал, и цены на литографии Дали очень упали: можно было за пару сотен купить пару литографий. Подпись подлинная, а сама картина выполнена не очень толковыми техниками.

- А цифровая печать и плоттерная резка?

На сегодняшний день она занимает абсолютно чёткое и юридически узаконенное место. Многие галереи торгуют сегодня цифровой продукцией, и это, конечно, выполняется на самом высоком уровне. У французов это называется жикле, продаётся в музеях и в галереях. Работа идёт с такими машинами, каждая из которых стоит порядка двухсот тысяч долларов (вот я работаю с одной мастерской), громадные машины, великолепная печать. Конечно, это большое достижение. То, что иногда делается в России, ну это смешно. Люди печатают на плохих станках, подписывают, пытаются это продать...

- А каких современных русских художников Вы можете назвать?

Говорить о современных художниках, знаете, очень сложно. Потому что, во-первых, я не всех знаю в России. Я, например, много работаю с Ханты-Мансийском, там создано интересное образовательное художественное пространство — центр для одаренных детей Севера. Там очень интересные молодые художники. Я сначала, когда побывал на выставке, думал, что это пожилые мастера, а это были дети 15-16 лет.

Что творится в Москве, вы сами знаете. Сегодня москвичи умеют себя подать, осветить. Там очень много интересных галерей, интересных пространств. Например, «Винзавод», на который мы приезжаем иногда с моей супругой. Там работает очень интересная галерейщица Айдан Салахова, которая собрала в своей галерее много интересных молодых художников. Это знаменитый «Гараж», который открыла тогда ещё не супруга Абрамовича, где выставляются супермодные художники. Вот это пространство, конечно, очень опасное для России.

А что происходит в Питере, я мало знаю, потому что, когда я приезжаю сюда, я обычно или занимаюсь выставкой, или занимаюсь театром, много работаю в балете. Не танцую, как вы догадываетесь, делаю авторские балеты: сам пишу либретто, создаю мизансцены, создаю декорации, костюмы.

Я Илью Кабакова очень люблю и ценю как большого мастера. Его отличает великолепный ум. Очень остроумный, очень необычный. На сегодняшний день даже на Западе он оказался не очень востребованным, потому что он слишком хорош. Другое дело молодые концептуалисты, такие как Джеффри Кунс. Он сейчас король китча. И конечно, таким художникам, как Кабаков, которому уже близится к 80, ему, небось, обидно понимать, что всю жизнь он отдал очень серьёзным исследованиям и программам в области концептуализма, а сегодня они показались западному обществу слишком сложными и немодными.

- Чем опасен «Гараж»?

Там плохие потолки (шучу). Такие пространства создаются супербогатыми людьми, которые никакого отношения к искусству не имеют. К счастью, у Дарьи Жуковой хватило мозгов: она приглашает западных кураторов, которые устраивают эти выставки. Там начали толкаться самые модные, самые опасные галерейщики, которые создают моду на искусство и которые создают цены — Гагосян, Саатчи. У русских художников возникает комплекс неполноценности, потому что никого из вас, даже если вы кончите это заведение (Академию им. Штиглица — прим. ред.) и начнёте экспериментировать, на пушечный выстрел не подпустят к этой галерее. Уже всё расписано. Идет программа внедрения того, что нужно покупать.

- Скажите, пожалуйста, почему современное искусство так зависит от денег?

Вы знаете, деньги художникам нужны, поверьте мне. Но я думаю, что Ван Гог вообще не должен сегодня продаваться, он должен принадлежать только музеям, здесь можно сказать: Ван Гога — народу. Когда идут чудовищные торги — 170 миллионов долларов, покупает эту картину обычно какая-нибудь автомобильная компания, потом эта картина начинает путешествовать по каким-то банкам, где она заперта. Конечно, от всего этого становится немножко муторно. Деньги в современном искусстве играют такую большую роль, что самого искусства почти не остаётся.

- Если сейчас такие ценности в современном искусстве, невольно напрашивается немного риторический вопрос: зачем мы в академии изучаем перспективу, анатомию и всякие академические вещи, может быть, стоит тогда заняться каким-то маркетингом?

Это резонный вопрос, но я вот опять же говорю, это мое убеждение: без сильной, мощной основы — знания рисунка, анатомии — в любом случае серьезного художника никогда не будет. Можно быть модным, можно очень хорошо продаваться, на сегодняшний день даже не обязательно уметь рисовать, вас просто объявят художником, если вы понравились галерейщикам, если у вас есть какие-то связи, просто занимаетесь каким-то концептом — например, взяли свои башмаки и перевязали их липкой лентой.

Сегодня потерять профессионализм и уйти в коммерцию очень легко, как говорится, а получить образование и биться за серьёзное искусство — это сложная и почётная задача. Я, например, занимаюсь этим.

- Скажите, как сформировался Ваш стиль, который ни с каким нельзя перепутать. И расскажите о том, как иллюстрировали мультфильм.

Мой стиль, который «не перепутать», — это слишком громко сказано, потому что у меня есть работы, совершенно не похожие на «Карнавал». К сожалению, я мало выставляюсь в России, и в частности в Петербурге, но сейчас у меня во Франции открывается выставка — это большая серия, которая называется «Коконы», я работаю над ней много лет, занимаясь экспериментами в области фактуры холста, красок, и эта серия состоит из полотен, где белым по белому я пишу вот такие свои странные картины. Что касается моей узнаваемости, то, наверно, больше всего Шемякин узнаваем в театральных работах или в серии, которая называется «Карнавалы Санкт-Петербурга». Сейчас я уже несколько лет работаю с «Союзмультфильмом», но всегда стоит проблема денег, поэтому как только «Союзмультфильм» находит деньги для продолжения, мы возобновляем свою работу. Это полнометражный фильм, который целиком выполняется по моим рисункам и под моим неусыпным контролем, то есть я приезжаю, мы работаем со скульпторами и создаём вот этот долгий фильм на тему сказок Гофмана, который называется «Гофманиада». Я думаю, что через несколько лет он всё-таки должен появиться на экранах. Я постоянно учусь и считаю себя вечным учеником: не проходит дня, чтобы я или не рисовал с натуры, или не изучал каких-то мастеров в своей собственной библиотеке.

- Скажите, пожалуйста, а как Вы относитесь к инсталляции?

Я вообще ко всему отношусь положительно: и к инсталляции, и к перформансу. Мы в своё время даже не задавались такими высокими целями, просто, оказывается, в 60-е годы мы уже делали перформансы: мы копили деньги, покупали громадную баранью тушу, распинали её в мастерской, у нас было много натурщиц, интересных фигур, мы брали какие-то костюмы напрокат в дешёвых театральных мастерских и вместе с поэтом Костей Кузминским, который в то время обожал гулять голым (мы его так и звали — голый человек), создавали какую-то сказочную атмосферу и снимали это всё, то есть мы снимали вот такие стоп-кадры, которые что-то напоминали, может быть... вот так работали.

Я сейчас смотрю, сколько перформансов делается, есть очень интересные и очень-очень глупые, но говорить о том, что перформанс — это плохо...

- Вы философствуете в «Коконах»?

Это только название, это коконообразные формы. Просто я люблю такие формы, которые я где-то подсмотрел. В своё время мне посчастливилось дружить с Геной Муром, ему нравились мои работы, и мы с ним работали в одной галерее в Лондоне, я бывал у него дома, в его мастерских, которые он никому никогда не показывал. Вообще-то вот эти громадные фигуры, которые мы видим, — это всё выполняли техники, и я никогда не забуду, он уже был в таком солидном возрасте и всегда мне говорил: «Мишань, вот почему публика такая глупая? Я ведь делаю своими руками только вот эти модели, а потом они, значит, идут в увеличение, но вот эти — мои оригиналы, которые действительно являются ценностью, никто не покупает, все покупают десятиметровые скульптуры, трёхметровые». Как-то он подвел меня к 12-метровой знаменитой скульптуре, которая стоит, по-моему, перед Вашингтонским музеем. Это, условно скажем, фигура женщины вниз головой, и я спросил: «Гена, что это за фигура?». Он сказал: «Не знаю. Нашел её у себя в тарелке с супом». Оказывается, его жена варила суп, и когда она обгладывала косточки, он увидел очень интересную деталь, может, это была ключица курицы, он её вынул, сделал подставку из пластилина, вставил косточку, а сверху на проволочке приделал маленькую головку. И показывал оригинал — это действительно косточка из куриного супа! Очень интересный был человек, который полностью двигался вокруг природы.

- Вы сказали, что мало выставляетесь в России и в Петербурге, а почему так?

Вот, например, у меня были выставки на моей малой родине в Кабардино-Балкарии, потом была выставка в Краснодаре, там, где похоронен мой отец. Уже был сделан каталог, в нём как раз были помечены все города, включая Санкт-Петербург и Москву. И должна была выставка переехать сюда, но разыгрался кризис и все музеи развели руками и сказали, что нет денег для того, чтобы эту выставку принимать. Пришлось её отправить обратно во Францию, где она сейчас и открывается. Так что это не моя вина — виноват кризис.

- Как Вы относитесь к российской премии Кандинского?

Я недавно был как раз на выставке в сопровождении журналистов, телевидения, потому что думали, что Шемякин придёт на выставку Кандинского, будет плеваться, ругаться, а мне очень понравились проекты, особенно один: какая-то группа скульпторов в деревне сделала объекты из громадных брёвен. Я не знаю, вы видели? Были очень интересные кинопроекты, видео... Вообще эти разговоры о том, что Шемякин не приемлет новое — это настолько глупо, потому что я ежегодно просматриваю по долгу службы в своём институте такое количество работ художников со всего мира, включая китайцев, японцев, корейцев, финнов, норвежцев. Когда я работаю в институте, вообще нет понятия «люблю — не люблю», я просто исследую, и поэтому премия Кандинского, конечно, собирает очень любопытных художников, очень любопытные эксперименты, просто досадно, потому что иногда туда прорываются люди, которые явно не имеют отношения к тому, о чём писал Кандинский в своём трактате о духовном искусстве. А так я целиком и полностью за.

- Что Вы посоветуете молодым малоимущим художникам, как продвинуть настоящее искусство? Что нужно сделать, чтобы как-то обратить на себя внимание?

Молодым, чтобы обратить внимание на себя, нужно просто где-то объединяться, выставки, наверно, делать, то есть обращать на себя внимание не скандалами, не раздеванием догола и беганием, как делают в Москве, а просто-напросто серьёзными работами. Когда ко мне приходят учиться, я говорю: «Если вы думаете, что вас ждет успех, у вас будут деньги, тогда вам нужно повернуться на 180 градусов и выйти из этого пространства, потому что вы ступаете на очень сложный путь». Потому что, допустим, если человек открыл мастерскую по пошиву обуви — великолепная кожа, новые модели, великолепные станки — или одежды, чем лучше он делает, тем, конечно, больше он зарабатывает денег. А у нас ведь всё совершенно по-иному: чем мы больше проникаем в тайну гармонии, чем больше понимаем, что такое настоящее искусство, тем более мы становимся сложными, а значит, становимся всё менее и менее понятными. А когда непонятно — за это денег сейчас не платят. Поэтому, если мы будем угождать публике, мы будем создавать дешёвку, а если мы серьёзно развиваемся — мы создаём серьёзные полотна, которые, может, в нашей жизни даже и не будут приняты, расценены, поняты. Ну как Ван Гог при жизни продал одну картину. К этому нужно быть готовым. Я, например, когда работал такелажником, никогда принципиально не вступал в Союз художников, не делал попыток. Я хотел быть свободным, я писал ночью картины, потому что я знал, что никто не купит, они никому не нужны, но жить вне занятий живописью я не мог, это была моя жизнь. Если вашей жизнью руководит искусство, значит, вы будет создавать настоящее искусство.

- Тогда вопрос, а где брать средства? Нормальный художник просыпается и должен идти каждое утро бороться сам с собой. Где брать силы на все это?

Прежде всего, я думаю, любой серьезный художник, он всегда верующий. Может, он не ходит в церковь, но мы всегда в своём творчестве сталкиваемся с метафизикой, поэтому, если мы будем в себе воспитывать силу нашего духовного начала, — победа будет за нами. У меня был очень нелёгкий путь, и по сегодняшний день мне приходится очень много бороться с недоброжелателями и много думать, где найти деньги, чтобы воплотить одну или другую свою идею, тем более ведь я работаю не только как художник, а ещё и как человек, который создаёт, может, единственный в мире институт, состоящий из сложных материалов, с которыми я работаю. И это требует колоссальных затрат, поэтому если бы мне была оказана какая-то поддержка со стороны российского правительства — это было бы здорово, но пока я борюсь в одиночку. Так что я уже сказал: нам предстоит большая борьба, но если мы будем держаться все вместе и во что-то верить — мы победим.

* Мнение ньюсмейкера может не совпадать с мнением редакции сайта Музея «Эрарта».