Мы публикуем фрагменты интервью с Олегом Нестеровым, взятого перед его выступлением с проектом о неснятых фильмах шестидесятых «Из жизни планет».
«Свобода быть музыкантом — это в первую очередь процесс, сложный и долгий. Можно уволиться из офиса и стать музыкантом, но тогда попадаешь в еще более тяжелую зависимость от своего успеха: нужно каждый год выпускать альбомы, понравиться миллиону человек. Это очень плохая профессия — нравиться. Любого артиста ждет на этом пути кризис, который я тоже пережил: через 14-летнее молчание, когда музыка во мне жила, но ее играли другие артисты, а я продюсировал. Может быть, самое великое счастье в том, что мне довелось войти в одну реку дважды».
«У меня лучшие музыканты в стране, но сам я ни петь, ни играть не умею. Может быть, я ценен для них чем-то другим. По сути, я работаю с информационными потоками: создаю условия для генерирования материала, а потом долгое время обрабатываю то, что получилось».
«Любая музыка — это организованная тишина. Ноты и биты — всего лишь верстовые столбы. Зрелый музыкант не должен бояться тишины на сцене, потому что именно она и звучит по-настоящему. Просто ее нужно уметь выстраивать».
«Раньше в "Огоньке" на вкладышах печатали репродукции картин, от Рембрандта до Серова. Помню, отец как-то переплел огромный красивый альбом с произведениями искусства. Целый разворот "Огонька" был в нем одной страницей. Ребенком я их много листал, рассматривал. Так состоялось мое знакомство с живописью».
«Конечно, когда я в пять лет благодаря старшему брату услышал "Битлз", это произвело на меня определенное впечатление. Но гораздо сильнее на меня повлияли шестидесятые. Тогда совершенно иначе говорили и слушали, были совершенно другие цвета, другие звуки и запахи. Я до сих пор помню те запахи. В значительной степени это меня и сформировало».
«Кино шестидесятых впечатлило меня еще в детстве. Оно тогда очень гармонично сочеталось с окружающим миром — это как чистую воду пить или вдыхать свежий воздух. Это остается в памяти навсегда. Шпаликов артикулировал и мифологизировал шестидесятые. Все витало в воздухе, а он называл вещи своими именами — в сценариях, в песнях, в общении с друзьями. Шпаликов, собственно, и придумал Москву времен оттепели, которая затем стала кинематографическим штампом».
«Место — это пятый элемент музыки. Акустика, физика, метафизика, наигранность стен, какие люди сюда приходили, что находится поблизости — все это имеет огромное значение. Как земной-небесный резонатор, место собирает все воедино».
«Я один из первых посетителей Эрарты, если не самый первый. Как-то давно я даже купил себе две репродукции акварелей Филиппа Кондратенко из коллекции музея. Они сделаны очень профессионально — даже художники не отличают, смотрят: акварели и акварели. Мне тогда было интересно, как музей будет жить, будут ли приходить в него люди. В то время был маленький зал для мероприятий, где иногда проходили лекции и показы. Один раз я там и сам читал лекцию, показывал фильм и переводил. Я даже не мечтал о том, что здесь будет музыка. Когда появился концертный зал с очень хорошим звуком и светом, началась совсем другая история. Мы долгое время не могли найти в Питере свое пристанище — то слишком маленький клуб, то большой, то холодный, то рассчитанный на другую аудиторию. Около двадцати лет мы мыкались. Эрарта Сцена стала для нас в этом смысле спасением. Я играю “Из жизни планет” в музее — об этом любой музыкант может только мечтать».
