все новости
репортажи

Немецкий художник Дитер М. Вайденбах вспомнил о падении Берлинской стены

08 ноября 2018

Накануне годовщины падения Берлинской стены делимся с вами рассказом немецкого художника Дитера М. Вайденбаха — свидетеля этого события

Автор выставки «Путешествуя по Театру мира» в Эрарте, немецкий художник Дитер М. Вайденбах оказался свидетелем важного исторического события — падения Берлинской стены.  За происходящим он наблюдал прямо из окна своей мастерской неподалеку от КПП «Чекпойнт Чарли».

Команда музея Эрарта, воспользовавшись визитом Дитера М. Вайденбаха на вернисаж его выставки, расспросила художника о том памятном дне — 9 ноября 1989 года и о влиянии тех событий на жизнь художников в ГДР.

Накануне годовщины падения Берлинской стены мы делимся этими воспоминаниями с вами.

 

Дитер М. Вайденбах:

Однажды вечером, возвращаясь из театра, я проходил мимо КПП «Чекпойнт Чарли» и вдруг увидел людей, танцующих прямо на Берлинской стене. Я, признаться, ужасно испугался, потому что не мог понять, что происходит. Я пришел домой, включил телевизор и узнал о падении стены. И, хотя для многих это было радостное событие и все кругом праздновали, я отнесся к происходящему настороженно. Я понимал, что подобные перемены могут привести к самым непредсказуемым последствиям. Все эти крики и шум стали мне настолько невыносимы, что я уехал в Италию и долгое время оставался там, дожидаясь завершения процесса объединения Германии. Только тогда я вернулся и написал картину «Пляски смерти в Веймаре».  

Я не хочу сказать, что считал себя в чем-то лучше других. Просто я очень боюсь ситуаций, в которых историю творит толпа, а это была именно такая, переломная ситуация. Конечно, объединение Германии могло пойти по другому пути, многое можно было сделать лучше. Все произошло слишком быстро, весь опыт и вся жизнь граждан бывшей ГДР — а ведь это 17 миллионов человек! — оказались просто перечеркнуты, а завершилось все самой настоящей оккупацией, наплывом в Восточную Германию западного капитала. И по сей день нам приходится иметь дело с этими проблемами, они еще не полностью решены.

Если говорить о последствиях для моей работы, то тут все очень просто. Скажем, в ГДР я имел статус так называемого «государственного художника»: мы получали финансовую поддержку, это было частью официальной идеологии. А население ГДР, также как и в СССР, очень интересовалось искусством: все без конца ходили в музеи, спорили, дискутировали. После объединения Германии все прекратилось. «Государственных художников» более не существовало, надо было добиваться коммерческого успеха. С прекращением государственной поддержки многие мои коллеги-художники были вынуждены расстаться со своей профессией и искать себе другую работу. Это было настоящим сломом всех устоев. Более того, я заметил, что и простые люди вдруг перестали интересоваться искусством, у них возникли другие интересы. Государство полностью прекратило оказывать содействие искусству, это мы видим и в наши дни. Теперь художник может стать миллионером, даже если его картины по-настоящему ужасны, но при этом хорошо продаются на рынке. Так искусство становится бизнесом. На мой же взгляд, искусство не может быть бизнесом, это общественное служение. Приходится признать, что перед многими стоит эта дилемма: искусство теперь или коммерческое, или исключительно развлекательное, оно больше не служит источником споров. Еще в пору своего студенчества, когда я был в Советском Союзе, мне очень запомнились споры студентов о сути искусства, о художественной форме. Теперь этого нет.

/