Семичов&Кузьмин

Психология массы 

Названия картин «Танец» и «Музыка» творческого дуэта Алексея Семичова и Андрея Кузьмина, позаимствованные у Анри Матисса, а также некоторая карикатурность их персонажей могут произвести на зрителя ошибочное впечатление поверхностного зубоскальства. Между тем они выразительно иллюстрируют тему коллективного сознания, увлекавшую в свое время таких известных философов как Гюстав Лебон и Зигмунд Фрейд.

В своей книге «Психология масс и анализ человеческого Я» Фрейд писал, что при всех запретах и ограничениях, накладываемых на человека, периодически происходит прорыв запретного, часто в рамках праздников, которые первоначально являлись ничем иным, как кратковременной отменой запретов, и именно этому освобождению от табу они обязаны своим веселым характером. Эта особенность характерна как для первобытных празднеств и сатурналий древних римлян, так и для современных карнавалов.

Входят в раж музыканты и танцоры у Семичова–Кузьмина, не замечая тревожных сигналов в виде расходящегося под ногами льда и мертвой природы вокруг. Стремительно теряют они способность соображать, и вот уже к барабанам в оркестре подключилась трансмиссия. Участники этого коллективного сумасшествия не замечают, а может быть, даже приветствуют приближение конца, который неизменно следует за нарушениями табу. Отмену каких запретов они празднуют, если здесь нет ни свального греха, ни даже банального пьянства?

В 1883 году в своей книге «Психология народов и масс» Лебон дал блестящую характеристику психологии толпы, сохранившую свою актуальность по сей день:

• В толпе индивид освобождается от сознания своего ничтожества и бессилия, он испытывает чувство неодолимого могущества в силу многочисленности своей группы, а также в силу анонимности, снимающей с него личную ответственность за совершаемые поступки. Это дает возможность скопищам людей проявлять такие чувства и совершать такие действия, которые невозможны для отдельного человека;
   
• Толпа живет иллюзиями и верит в чудеса. Она до некоторой степени напоминает спящего, рассудок которого временно бездействует. Толпа неспособна к размышлению и все, что ее увлекает, принимает за чистую монету, поэтому для нее не существует ничего невероятного — ведь невероятное всегда поражает сильнее. Могущество государства во многом основывается на легендах о великой победе, великом чуде, великой надежде, внедренных в народное воображение. В силу этого толпе свойственен устойчивый эмоциональный подъем и фанатизм, облегчающие перенесение тягот и утрат на персональном уровне до такой степени, что индивид способен даже подавить инстинкт самосохранения ради общего интереса;
   
• Толпа снимает с человека тягостную обязанность делать выбор и делегирует принятие любых решений своему лидеру. В душе толпы преобладает не стремление к свободе, а потребность подчинения; толпа так жаждет повиноваться, что инстинктивно покоряется любому, кто объявляет себя ее властелином. При этом сами вожаки не принадлежат к числу мыслителей, ибо это сделало бы их слабыми в глазах толпы: они все — люди действия. Их роль заключается в том, чтобы создать веру — все равно, религиозную ли, политическую, или веру в какое-нибудь дело, человека или идею.
   
• Толпа не ведает ни сомнений, ни колебаний. В толпе индивид утрачивает волю и способность критически мыслить и перестает быть сознательной личностью, т.е. самим собой — он становится безвольным автоматом. Лишь одним фактом своей принадлежности к организованной массе человек спускается вниз по лестнице цивилизации. 

Похоже, Семичов и Кузьмин хотят сказать нам, что главное табу для человека — запрет быть животным. Человек обязан сохранить себя как сознательную личность и отказаться от искушения стать элементом возбужденной толпы, которая в атмосфере неистовых коллективных танцев приобретает у Семичова и Кузьмина форму свастики.